Неточные совпадения
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я
сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня
сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день
ангела бабушки, должна была быть поднесена ей.
— Вот вы… вы… меня понимаете, потому что вы —
ангел! — в восторге вскричал Разумихин. — Идем! Настасья! Мигом наверх, и
сиди там при нем, с огнем; я через четверть часа приду…
Последние поскребки выскребет и всё тебе на голову сложит — такая, я тебе скажу, живодерность в них
сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно!
— Ах, Рахметов, вы были добрым
ангелом не для одного моего аппетита. Но зачем же вы целый день
сидели, не показывая записки? Зачем вы так долго мучили меня?
Я начал быстро и сбивчиво говорить ей, ожидая, что она бросит в меня книгой или чашкой. Она
сидела в большом малиновом кресле, одетая в голубой капот с бахромою по подолу, с кружевами на вороте и рукавах, по ее плечам рассыпались русые волнистые волосы. Она была похожа на
ангела с царских дверей. Прижимаясь к спинке кресла, она смотрела на меня круглыми глазами, сначала сердито, потом удивленно, с улыбкой.
Положив красивые руки на колени, старец
сидел прямо и неподвижно, а сзади него и по бокам стояли цветы в горшках: пёстрая герань, пышные шары гортензии, розы и ещё много ярких цветов и сочной зелени; тёмный, он казался иконой в богатом киоте, цветы горели вокруг него, как самоцветные камни, а русокудрый и румяный келейник, напоминая
ангела, усиливал впечатление святости.
Теперь?
Женился и богат, стал человек солидный;
Глядит ягненочком, — а право, тот же зверь…
Мне скажут: можно отучиться,
Натуру победить. — Дурак, кто говорит:
Пусть
ангелом и притворится,
Да чорт-то всё в душе
сидит.
И ты, мой друг, (ударив по плечу) хоть перед ним ребенок,
А и в тебе
сидит чертенок.
Егорушка лежал на спине и, заложив руки под голову, глядел вверх на небо. Он видел, как зажглась вечерняя заря, как потом она угасала; ангелы-хранители, застилая горизонт своими золотыми крыльями, располагались на ночлег; день прошел благополучно, наступила тихая, благополучная ночь, и они могли спокойно
сидеть у себя дома на небе… Видел Егорушка, как мало-помалу темнело небо и опускалась на землю мгла, как засветились одна за другой звезды.
И затем, дорогая, вы вступили на стезю порока, забыв всякую стыдливость; другая в вашем положении укрылась бы от людей,
сидела бы дома запершись, и люди видели бы ее только в храме божием, бледную, одетую во все черное, плачущую, и каждый бы в искреннем сокрушении сказал: «Боже, это согрешивший
ангел опять возвращается к тебе…» Но вы, милая, забыли всякую скромность, жили открыто, экстравагантно, точно гордились грехом, вы резвились, хохотали, и я, глядя на вас, дрожала от ужаса и боялась, чтобы гром небесный не поразил нашего дома в то время, когда вы
сидите у нас.
— Васенька! — негромко окликнул
ангел того, который
сидел в передней. Тот вяло поднялся и, словно развинченный, приплелся в кабинет. Дымчатые стекла совершенно поглотили его глаза.
Ах, сколь хорош! ах, сколь духовен! Точно
ангел предо мною
сидит и лапттки плетет, для простого себя миру явления.
Теперь?
Женился и богат, стал человек солидный,
Глядит ягненочком, — а, право, тот же зверь.
Мне скажут, можно отучиться, Натуру победить. — Дурак, кто говорит;
Пусть
ангелом и притворится,
Да чорт-то всё в душе
сидит.
И ты, мой друг...
Безмолвно надо мной
Зеленой веткою махая,
Сидел мой
ангел молодой.
В сиянии и славе нестерпимой
Тьмы
ангелов волнуются, кипят,
Бесчисленны летают серафимы,
Струнами арф бряцают херувимы,
Архангелы в безмолвии
сидят,
Главы закрыв лазурными крылами, —
И, яркими одеян облаками,
Предвечного стоит пред ними трон.
Мы, как водится, поздравляем племянницу с днем ее
ангела; а она, бедненькая, едва
сидит, так бледна и худа, что ужас.
На завалине
сидя, в первый раз услыхал он голос ее, и этот нежный певучий голосок показался ему будто знакомым. Где-то, когда-то слыхал он его и теперь узнавал в нем что-то родное. Наяву ли где слышал, во сне ли — того он не помнит. Сходны ли звуки его с голосом матери, ласкавшей его в колыбели, иль с пением
ангелов, виденных им во сне во дни невинного раннего детства, не может решить Петр Степаныч.
Ангел на правом плече
сидит, а бес на левом…
—
Сидит у меня этот казак в голове и хоть ты что! — сказал он жене. — Не дает спокою. Я всё думаю: а что ежели это бог нас испытать хотел и
ангела или святого какого в виде казака нам навстречу послал? Ведь бывает это. Нехорошо, Лизавета, обидели мы человека!
— Очень кстати, очень кстати, господа… — заговорил он. — А мы только что сели ужинать и буженину едим, тридцать три моментально. А у меня, знаете, товарищ прокурора
сидит. Спасибо ему,
ангелу, заехал за мной. Завтра с ним на съезд ехать. У нас завтра съезд… тридцать три моментально…
Что возглас этот принадлежал Лидочке, Бобка не сомневался, но каким образом могла Лидочка видеть его, Бобку, в его костюме маленького
ангела, этого уже мальчик понять не мог. Он быстро взглянул в ту сторону, где
сидела слепая, и… даже дыхание захватило от волнения и неожиданности в груди ребенка.
— Почему? Очень просто. Сами вы должны понимать. С какой стати мне себя мучить? Странное дело! Нешто мне приятно видеть, как этот студент около вас разыгрывает роль-с? Ведь я всё вижу и понимаю. С самой осени он за вами ухаживает по-настоящему и почти каждый день вы с ним гуляете, а когда он у вас в гостях
сидит, так вы в него впившись глазами, словно в
ангела какого-нибудь. Вы в него влюблены, для вас лучше и человека нет, как он, ну и отлично, нечего и разговаривать…
В темени одной из этих гор, ближайшей к Нейгаузену, на сером мшистом камне,
сидел Вольдемар, грустный, беспокойный, как преступный
ангел, рукою Всемогущего низверженный с неба.
Да! никто не помешает: ее ангела-хранителя уж нет; сумасшедшая мать
сидит в яме. Что ей мать? У ней в мире никого нет, кроме него; он один для нее все — закон, родство, природа, начало и конец, альфа и омега ее бытия, все, все.
Он все со своей хорошей натурой! Глупый он, глупый, мечтатель, и больше ничего! Кто ему подсказал, что у меня хорошая натура? Мужчины вот всегда так действуют. Выдумают вдруг, ни с того ни с сего, какую-нибудь красивую фразу и носятся с нею, как дурак с писаной торбой. Хорошая во мне натура или нет, бес во мне
сидит или
ангел; но нет мне ни в чем исхода, ни в чем примирения. Ни в светской пустоте, ни в разврате, ни в книжках, ни в моем ребенке, ни в добре, ни… в любви.
Так все сбирался я, старик, увидеть некое торжество; дождаться, что вечер дней моих будет яснее утра, и чаяний сих полный
сидел, ряды годов, у великой купели, неустанно чающе
ангела, который снизойдет возмутить воду сию и… скажи ми, Господи, когда будет сие?